Отцу было около сорока, когда он стал мне кого-то напоминать. Особенно, когда поправлял очки и улыбался. Понятное дело, что больше всего он походил на свою маму, мою бабушку. Но существовал еще кто-то, кто будоражил мою память и не давал покоя. Разгадка нашлась в старом бабушкином фотоальбоме. Где среди снимков на старом плотном картоне, с резными краями, с надписями «в вензелях» и без, я нашла того, кого искала. Со старого фото на меня смотрел пожилой человек в круглых, по моде 30-х годов прошлого века, очках. Он близоруко и как-то мудро и чисто улыбался. Конечно, я видела его и раньше, но только сейчас отец «дорос» до сильного сходства. Как шутя говорит одна знакомая: «Гены пальцем не раздавишь».
ПЕТР ИВАНОВИЧ
Оказалось, что это мой прадед Петр Иванович Сальков, который в самом начале войны ушел добровольцем на фронт, несмотря на двойную бронь. В первую очередь, как специалист высокого технического уровня, так как работал заместителем главного архитектора города, во-вторую, как отец шестерых детей. В начале войны с этим еще считались.
— Как мы жили? — бабушка задумалась, не зная с чего начать. — Через три месяца после ухода отца на фронт, пришли немцы. — Мне 14-ть было, ходила разгружать хлеб на немецкую пекарню. Кожа от шершавых буханок лопалась на руках до крови, а я их лоскутом от подола перехвачу, и дальше тягаю. Чтобы вечером буханку домой принести. А еще нам повезло, что среди расквартированных у нас оказался один пожилой австриец. Его жену, как и нашу маму звали Анной, и детей у него было тоже много. Он давал объедки, не бил. А еще ценил живопись. Так что, увидев у мамы дедовы эскизы, покупал их. Причем платил не оккупационными марками, а продуктами.
Слышать такие подробности, мне, подростку, было странно. Как-то все, рассказанное бабушкой, не очень вязалось с виденным и прочитанным о войне. Хотелось рассказов о подвигах и борьбе с беспощадным врагом. А тут какие-то буханки, рисунки, объедки…
— А потом уже после оккупации, мы получили извещение о том, что наш отец пропал без вести. Стало быть, нам никакая помощь не положена. Снова голод. Однажды мама получила известие, что человек, видевший своими глазами, как погиб наш отец, будет в нашем городе проездом и может маме все-все рассказать, если она придет к означенному времени. А мама не пошла. Мужа ей все равно не вернут, сказала, а помнить она хотела не те страшные подробности, что ей могли поведать, а голос любимого, его руки и взгляд.
Вот такой была эта история для меня много лет подряд. И все эти годы, вспоминая рассказы бабушки о том времени, меня мучил вопрос: «Надо ли уходить на войну, имея шестерых детей, если есть бронь? Какая польза от близорукого штатского на фронте? Он хоть что-то там успел сделать, раньше, чем погиб? А останься в тылу, он мог бы… Что мог бы? Я не знаю до сих пор. И каким должен быть правильным выбор — тоже. Хотя мне уже самой — хорошо за сорок.
Но, вот что удивительно, совсем недавно, история Петра Ивановича вновь нашла меня, проделав долгий путь во времени и судьбах порою совершенно незнакомых мне людей. Видно, мой прадед решил мне дать ответ. Рассказать о себе спустя почти 80 лет после гибели. И не только о себе.
РЭМ ПЕТРОВИЧ
Старший сын Петра Ивановича Рэм, приписав себе год, вслед за отцом записался в добровольцы. Участвовал в сражении за город, был ранен и потерял сознание. Когда очнулся ночью в луже крови среди мертвых тел товарищей, сражение уже ушло далеко. Кое-как добрел до дома, а там его родные спрятали в сарае. Тот самый австриец, что-то заподозрив, заставил ночью мать Рэма открыть дверь и долго молча смотрел на метавшегося в бреду молодого парня. Затем дал понять, что на дверях сарая надо написать «тиф». Эта надпись, молчание немца и фельдшерское образование Анны спасли жизнь Рэма. В 43-м, после освобождения города, Рэм второй раз отправился на войну. Вернулся с медалью «За отвагу».
Вот он, как я узнала недавно, и отправился тогда на ту встречу с однополчанином отца. Оказалось, что Петр Иванович будучи архитектором, хорошо знал не только как строить, но и как взрывать, то что построено. В том числе, и мосты. Поэтому учил минеров куда и как закладывать взрывчатку. И раз за разом видел, как обученные им люди уходят на задание и, чаще всего, уже не возвращаются. Взорвать мост и не погибнуть при этом — было редкой удачей. Петр Иванович тяжело переживал каждое такое невозвращение. А однажды, увидев, каких совсем желторотых наспех подготовленных мальчишек, ему приказано отправить на задание, не выдержал и ушел вместе с ними. Мост был взорван, задание выполнено, пацаны остались живы. А в Курск отправилось извещение «о пропавшем без вести». Один из спасенных тогда ребят и разыскал спустя годы семью своего спасителя. Рассказал эту историю Рэму.
Рэма Петровича мне довелось увидеть всего один раз в жизни, так как свою жизнь он прожил в Москве. Мне запомнился эрудированным человеком в летах, а еще страстным коллекционером. Показывал мне альбомы с репродукциями, давал подержать в руки разные, отмеченные временем, артефакты. В том числе и старинные готовальни. Как я недавно узнала, принадлежавшие либо моему прадеду Петру Ивановичу, либо прапрадеду Филиппу Кузьмичу. Филиппузе, как ласково его звали дома.
ФИЛИПП КУЗЬМИЧ
Филипп Кузьмич Барышников был военным инженером. Талантливо не только чертил, но и писал картины. Но ни то, ни другое в годы гражданской войны не пригодилось. Свои документы, подтверждающие его происхождение и службу в белой армии, дабы не навлечь беду на себя и родных, утопил. Будучи образованным человеком, стал преподавать в местном землемерном училище. Со временем стал заведовать учебной частью. Женился, растил дочку Аню. Как-то приметил среди рабочей молодежи талантливого парнишку Петю. Он был из простых, но, что называется, поцелованных Богом. Его неутомимая тяга к наукам, память, пытливый ум сблизили Филиппа Кузьмича и Петра. Не раз Петр бывал дома у своего учителя. Там он и познакомился с Аней, ставшей со временем его женой. Родился Рэм, затем Дина, потом еще трое. Петр много работал, то и дело брал еще какие-то подработки. При этом учиться не бросил, закончил сначала геолого-разведывательный институт, затем поступил в архитектурный. Жена было взревновала, когда увидела сколько там молоденьких незамужних особ по библиотекам сидит. Настаивала, чтобы Петр ушел из института. Но Филипп Кузьмич уговорил дочь образумиться, а Петра — не бросать образование. Так и жили, детей растили. По выходным, а все трое, и Филипп Кузьмич, и Анна, и Петр, играли на струнных, давали концерты, приглашая в гости всю улицу.
Все закончилось в июне 41-го…Уходящему на фронт Петру, конечно, было нелегко. Только что родилась самая младшая шестая дочь, всего-то и успел — на руках ее подержать. Но по-другому он не мог. Как и не остался дома, несмотря на свои 52 года, Филипп Кузьмич. Его супруга под ноги кидалась, на башмаках висла, но для него, военного инженера другого выбора не существовало. Это, его, оказывается рисунки, обменянные в годы оккупации на хлеб, спасли жизнь внукам.
Один из эскизов Филиппузи дожил до моего времени. Висел на стене у бабушки Дины. Изображенную на нем красавицу в локонах я почти всю жизнь воспринимала просто еще одной картиной в доме. А на ней, оказывается Филипп Кузьмич изобразил свою любимую жену. Ту самую, которая в 41-м хватала его за ноги, когда он уходил на фронт.
***
Это в детстве ты жалеешь, что все войны уже без тебя выиграны. И только взрослея, понимаешь, какое это счастье — жить в мире.
В прошлом году я впервые на 9 Мая шла в Бессмертном полку. Будучи несентиментальной, все время остро ощущала, что мы — нынешние, им — нашим героям, духом — «по колено». Но они — все равно наши. И мы принадлежим к их колену.
Сейчас, узнав, что я распутываю нашу семейную историю, мы- внуки и правнуки, живущие в разных городах, и, чего кривить душой, не так часто общающиеся, не сговариваясь, начали искать подробности, какие кому довелось услышать, прочитать, запомнить. Искали фото, спорили, рылись в документах чуть ли не столетней давности. Были семьей. И я очень хочу верить, что гены пальцем, действительно, не раздавить.
Пресс-секретарь Курского ОПС
Ирина КОрелова
